Бунт в рабочем порядке

Когда в 1950-х годах восточные немцы, уставшие от тягот жизни в первом германском социалистическом государстве, начали толпами уходить и уезжать в ФРГ, во всем западном мире их массовый побег восприняли как некую новую и абсолютно необычную форму протеста. Однако русские крестьяне использовали "голосование ногами" против невыносимых условий жизни за много веков до немцев, с тех пор как сильные мира сего стали мало-помалу лишать их права на землю. Процесс изъятия главной собственности земледельцев начинался в XIV веке, как водится, с предложения взаимовыгодного сотрудничества. Князь предлагал крестьянам защиту своей дружины от набегов разнообразных разбойников за сравнительно небольшую толику их урожаев, на что общины чаще всего соглашались. Да и выбора, по сути, не было: откажешься - и тут же станешь объектом набегов несостоявшегося благодетеля.

Еще некоторое время спустя князь предлагал темным крестьянам прекратить прения о хозяйственных и иных проблемах и передавать их на княжеский суд. Крестьяне при этом, правда, кроме справедливых приговоров получали и штрафы в пользу князя, платить которые приходилось иногда до полного разорения.

Затем наступал самый важный этап закабаления крестьян - введение налоговой системы. Людям объясняли, что на те или иные нужды - военный поход, содержание войска и прочие срочные надобности - требуются не хлеба и рыбы, а звонкая монета. И с каждого дыма нужно внести установленную князем сумму. Естественно, недовольные поборами требовали справедливости. Справедливость восстанавливалась в суде, а суд был княжеским - со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Конечно, недовольные могли "проголосовать ногами" и уйти с захваченных князем земель на север или на восток, в леса. Но для вырубки леса, корчевания пней, строительства новых домов требовалось много сил и людей, и лишь большие и крепкие семьи с достаточным числом рабочих рук могли позволить себе переселение в новые края. К тому же дани и повинности разверстывались на всю общину, так что после бегства соседей оставшимся крестьянам приходилось больше платить. Или же сниматься с насиженных мест и отправляться на поиски счастливой жизни всей деревней.

Казалось бы, все жители Руси раз в несколько лет должны были уходить куда глаза глядят. Но, как отмечали историки, массовому брожению крестьян мешали не только суровый климат и тяготы освоения новых земель, но и лень князей и вотчинников - владельцев земель, пожалованных князьями в вечное пользование. Они предпочитали сдавать землю в аренду крестьянам на оговоренный срок по твердым ставкам, чтобы получать гарантированный доход. При этом и владелец вотчины, и крестьянин при досрочном расторжении договора платили пострадавшей стороне неустойку. Так что в результате складывались действительно взаимовыгодные отношения, нарушавшиеся только поползновениями собственников-соседей, которые переманивали лучших крестьян еще более выгодными предложениями и выплачивали за них все неустойки.

Беда заключалась лишь в том, что выплаченные деньги нередко превращались в долг новому землевладельцу, который следовало вернуть или отработать. Ко всему прочему на Руси регулярно случались неурожаи, во время которых князья и вотчинники снабжали своих крестьян житом под запись, с отдачей с процентами из следующего урожая. Но неурожаи порой длились годами, и должник становился несостоятельным и из вольного крестьянина превращался в кабального, без права оставления своего владельца. Причем жаловаться, как обычно, было и некому, и незачем: кабальные записи подтверждали правоту землевладельца, так что суд мог принести крестьянину только дополнительные неприятности.

Однако вотчинники, как отмечали историки, оказались сущими ангелами по сравнению с помещиками, появившимися повсеместно в Московском государстве в XVI-XVII веках. Эти военные и чиновные люди получали землю за службу ("испомещались") и исключительно на время службы, так что старались взять от поместий все, что только можно, нагружая крестьян не только арендными выплатами, но и работой на своих собственных землях, в своем доме. Собственного капитала у помещиков, как правило, не водилось, так что любой отказ крестьян от работы наносил урон их скромному бюджету. А любая жалоба князю могла использоваться им как повод для передачи земли другому, более достойному помещику. Поэтому помещики притесняли склонных к склочности крестьян всеми способами.

Именно тогда и началось массовое бегство крестьян не только на Дон, с которого не было выдачи беглых, но и в Сибирь, и за южные рубежи. Но чаще всего крестьяне бежали на монастырские земли. Немногие сохранившиеся документы того времени свидетельствуют о том, что государи московские получали массу жалоб помещиков на монастыри, не возвращающие их беглых людей. А также на вотчинников, продолжавших сманивать у небогатых соседей лучших крестьян.

В свою очередь, великим князьям приходилось лавировать между набиравшим силу служилым дворянством, богатыми и влиятельными боярами и духовенством, заинтересованным в укреплении монастырей. Время от времени устанавливался срок оседлости для беглых на монастырских землях. Если крестьянин прожил там, к примеру, более пяти лет, то прежний владелец терял все права на него. Однако недовольные дворяне продолжали лоббировать свои интересы и срок оседлости повышали до десяти лет. В некоторые периоды, когда нужда в опытных воинах-помещиках оказывалась особенно острой, им давали бессрочные права на поимку и возвращение беглецов. А когда военная надобность ослабевала, государи шли на уступки монастырям. Постепенно традиционный переход крестьян в Юрьев день к новому землевладельцу ограничивали все новыми условиями. К примеру, при Борисе Годунове ежегодно разрешали покинуть поместье лишь двум крестьянским семьям, и перейти они могли только к помещику, а не к вотчиннику и только если помещики между собой договорятся.

Мало-помалу сложились стереотипы поведения землевладельцев и крестьян, просуществовавшие века и сменившие носителей, но не исчезнувшие и поныне. Люди властительные рассматривали любое недовольство снизу не как повод для реформ, а как личное оскорбление, на которое отвечали ужесточением наказаний. А подневольные люди, лишенные надежд на перемены к лучшему, начинали бунт, по беспощадности и бессмысленности не имевший аналогов в мире.

Евгений Жирнов, "Коммерсант"

Взято с сайта: rokf.ru